"Когда свиньи полетят"

[Яртур]

Название: Когда свиньи полетят*
Автор: Яртур
Персонажи: сэр Перси Блэйкни, его супруга леди Маргарет, гражданин Шовлен, члены Лиги Алого Первоцвета.
Описание: После термидора гражданин Шовлен, спасенный от гильотины Алым Первоцветом, проживает под домашним арестом в Блэйкни-Холле. Известие о захвате власти во Франции Наполеоном Бонапартом производит в бывшем члене Комитета общественной безопасности нравственный переворот, следствием которого становится просьба прислать ему духовника.
Рейтинг: отсутствует
Предупреждение: немного ангста в начале, немного флаффа в конце.
Жанр: драма, приключения, юмор.
Размер: миди
Комментарии: фик задуман как продолжение фика Симорин90 «Открытие Шовлена».
Статус: завершен
Дисклаймер: все права на персонажей принадлежат баронессе Орци.
И за призраком легкой свободы
Погналась неразумно земля.
Н.Гумилев.
Так грустно длится жизнь моя…
Ф.Тютчев
Крушение.
( Окрестности Парижа, 29 июля 1794 г)
Рысак, перекрашенный краской для волос до сходства с пегой крестьянской клячей, топнул копытом и негодующе затряс гривой. Грива была полна колючек репейника и сухой соломы, и жеребцу это не нравилось.
- Ну-ну, Капитан, стой спокойно! – долговязый возница, спрыгнув с облучка, похлопал коня по крупу. – Понимаю, дружище, не очень приятно выглядеть этаким чучелом. Но потерпи еще немного, я же терплю!
Затем он извлек из-за обтрепанного обшлага белоснежный, отделанный кружевами платок и отер лицо, избавившись от кустистых седых бровей и гротескного сизого носа. Помолодев, таким образом, на пару десятков лет, верзила стащил с головы грязный фригийский колпак и не менее засаленный парик, вследствие чего сделался из брюнета блондином.
- Клянусь дохлой рыбой, ужасная гадость этот театральный грим, - бормотал он, стирая краску с длинных золотистых ресниц, которым позавидовала бы любая девушка. – Бедняжка Марго, и ей приходилось каждый вечер мазаться этой дрянью! Поистине, искусство требует жертв!
Покончив с этим, долговязый субъект коротко и резко свистнул, точно охотник, подзывающий собак. Не прошло и минуты, как лес вокруг ожил, наполнившись топотом копыт, хрустом обломившихся веток и звуками перекликающихся голосов.
- Всё в порядке, Перси? – весело спросил красивый молодой человек, осаживая у повозки свою гнедую энглизированную кобылу. Другую лошадь – вороной масти, очень рослую – он держал в поводу.
- Сейчас увидим, Тони. Если наш маленький друг по дороге не задохнулся, то да!
Перси легко вскочил на повозку и сбросил с неё тюк соломы. В воздух поднялась туча едкой пыли, Тони отчаянно расчихался, заслоняя локтем лицо. За первым тюком последовал второй, за вторым – третий, за третьим – мешок картошки, из-под которого был извлечен помятый, полузадохшийся, неописуемо грязный тип. В этом типе ни его покойный патрон гражданин Робеспьер, ни родная мать не признали бы бывшего маркиза, бывшего французского посла в Великобритании, бывшего члена Комитета общественной безопасности – словом, гражданина Шовлена.
- А… а… апчхи!!! – приветствовал он высокое собрание.
- Табакерку? – с утонченной любезностью осведомился долговязый блондин, признать в котором баронета и законодателя лондонской моды сэра Перси Блэйкни тоже было затруднительно.
- Думаешь, я буду тебе благодарен?! – прорычал француз, глядя на своего спасителя с лютейшей ненавистью.
Алый Первоцвет выдержал этот взгляд с невозмутимым хладнокровием и флегматично протянул:
- Когда-нибудь – несомненно.
- Когда свиньи полетят! – бешено выкрикнул Шовлен. Его щуплая фигурка, грязные лохмотья, всклокоченные волосы имели смешной и жалкий вид, но глаза на чумазом осунувшемся лице горели такой яростью пополам с отчаянием, что посмеяться над ним не получалось.
- Любезный Шарлемань, взглядом я не испепеляюсь, увы. Вы слишком нервны, это нездорово, - участливо заметил сэр Перси, поглаживая холку своей высокой вороной кобылы. Эндрю Фоулкс, молодой Гастингс и другие члены Лиги, спешившись, обступили предводителя и его злейшего врага. На всех лицах было написано жгучее любопытство.
- Телегу оставим здесь, но Капитана они не получат. Мои лошади слишком хороши для санкюлотов из Сент-Антуанского предместья! – изрек сэр Перси и принялся распрягать жеребца, больше не обращая на Шовлена никакого внимания.
Француз, вне себя от бешенства, рванул его за плечо.
- Если вы еще хоть раз назовете меня Шарлеманем!...
- Виноват. Шарлемань – это великий французский король, вам, как республиканцу, всякое упоминание о нем должно быть неприятно. Тем не менее, мой дорогой Шуазель*…
- …или Шуазелем!!!
- То вас хватит удар, - заключил сэр Перси. – Впервые вижу, чтобы у человека столь субтильной комплекции так багровела шея.
Бывший революционер издал странный горловой звук и, задыхаясь, судорожно дернул мятую тряпицу, некогда бывшую щегольским галстуком. Эндрю Фоулкс воспользовался паузой.
- Перси, мы теряем время! – заметил он с беспокойством. Слишком хорошо ему было известно, как пьянит его друга опасная игра со смертью.
- Да, поторопимся. Дружище, Капитан к вашим услугам, - сэр Перси слегка подтолкнул превратившегося в соляной столб француза и с ловкостью прирожденного наездника взлетел в седло.
Очередную шутку англичанина Шовлен в полной мере оценил, проделав полуторачасовое путешествие верхом на тугоуздом рысаке. Как и положено дворянину, бывший маркиз обучался верховой езде, но всадник, как, впрочем, и фехтовальщик, из него получился посредственный. Трясясь на спине Капитана, который, как жеребенок за мамкой, следовал за вороной кобылой Алого Первоцвета, он думал, что смерть на гильотине была бы менее мучительной. Когда же кавалькада достигла укромной маленькой бухты и француз на животе сполз с коня, чтобы сесть в шлюпку, ему хотелось сжаться в комок, тихонько поскулить и умереть.
- А лошади? Вы их оставите здесь? – спросил он сэра Перси, пытаясь отвлечь его внимание от своих дрожащих рук и перекошенного лица.
- Лошадей мой друг Тони завтра доставит в Англию пакетботом. Я тронут вашей заботой о судьбе старины Капитана. Отличный конь, не правда ли? Хотите, я его вам подарю?
- Merde*! – этой новой издевки нервы бывшего дипломата не выдержали. От жгучей обиды и беспомощности к глазам подступили слезы.
- Почему бы и нет? – под скрип уключин продолжал сэр Перси самым великосветским тоном. – Будете кататься верхом по парку в Блэйкни-холле, совершать, так сказать, моцион…
- Так вы намерены держать меня пленником в вашем ричмондском поместье?
- Как вы изысканно выражаетесь! – восхитился англичанин. – Безусловно, намерен. Поскольку, стоит вам высунуть нос за дверь моего дома, как вас тут же прикончит какой-нибудь фанатик-эмигрант, одержимый жаждой мести за короля, королеву, Тулон, Лион, Вандею и собственных гильотинированных родственников. Леди Блэйкни это чрезвычайно огорчит, да и я как-то привязался к вам за время нашего знакомства.
- Глупец! Я хочу умереть! – заорал Шовлен, вскочив на ноги и едва не перевернув лодку. – Все, ради чего я жил, рушится!
- Дорогой мой, мы же не в Древнем Риме! – с добродушной иронией заметил сэр Перси, налегая на весла. – В наши прозаические времена бросаться на меч в случае поражения уже не модно.
Шлюпка пришвартовалась к яхте «Полуденный сон», и мучительный для Шовлена разговор прервался, чтобы возобновиться пару часов спустя. Возможность привести себя в порядок была единственным плюсом в глазах бывшего маркиза, так и не изжившего аристократических привычек; других хороших сторон в своем положении он не видел. Особенно неприятно было общество соратников Алого Первоцвета, этих лощеных молодых наглецов, глазевших на него как на гиену в зверинце – со смесью любопытства и отвращения. Вдобавок, к своему ужасу, он ощутил приближение приступа морской болезни.
Улучив момент, когда все взгляды обратились к сэру Перси, изображавшему в лицах не вполне приличный придворный анекдот, Шовлен вышел на палубу. Снасти поскрипывали, волны били в борта, над мачтами, в разрывах облаков, летели крупные яркие звезды. Окна кают-компании были ярко освещены, оттуда слышались громовые раскаты хохота – так смеются мужчины, когда их не стесняет присутствие дам.
Холодные соленые брызги упали ему на лицо. Он машинально стер их и с пронзительной остротой ощутил свое одиночество. Рядом царили веселье, радость, дружба, а ему не было места среди этих счастливых людей, как мертвецу среди живых. Да, в сущности, он и был мертвецом. Родина, которую он так горячо любил, великие идеи, во имя которых пролил столько крови, грандиозные исторические события, участником которых был, честолюбивые мечты – всё, всё осталось в прошлом.
Погруженный в свои горькие мысли, Шовлен не услышал шагов – впрочем, рослый, атлетически сложенный англичанин умел двигаться легко и мягко, как огромный кот.
- Послушайте, приятель, уж не собираетесь ли вы сигануть за борт? – окликнул француза сэр Перси, растягивая слова в своей слегка жеманной манере. – Дурацкая идея. Я был о вас лучшего мнения.
Кровь бросилась Шовлену в голову при звуках этого томного ленивого голоса, и ненависть к проклятому авантюристу вспыхнула с новой силой.
- Не ваше дело рассуждать об идеях, вашу красивую голову они никогда не посещали. При всех ваших блестящих качествах, вы не более чем спортсмен. Меня вы спасли потому, что было бы досадно лишиться такой превосходной мишени для острот, - это ясно. А остальных? Зачем вы рисковали жизнью ради спасения растленной французской знати, которая в течение столетий только и делала, что предавалась самому гнусному разврату и, словно саранча, пожирала страну?
Сэр Перси хотел возразить, но Шовлен остановил его резким нетерпеливым жестом.
- Только не притворяйтесь, что вы, с вашим умом, думаете иначе! Никогда не поверю, что вы способны заблуждаться насчет таких людей, как эта безмозглая кукла де Марни, которой фамильные побрякушки дороже, чем жизнь верного человека. Вот таковы они все! Лучшие из них просто никчемны, худшие же… Последний из моих предков, за которого мне не стыдно, пал при Азенкуре – тогда французские дворяне еще помнили, для чего они носят оружие. Последующие же – только развратничали, истребляли друг друга в бессмысленных дуэлях и разоряли страну!
Блэйкни снова хотел говорить, и вновь француз не позволил ему вставить хоть слово.
- О, не лицемерьте! Согласились бы вы носить маску шута перед этими людьми, позволили бы им презирать себя, если бы сами питали к ним хоть каплю уважения? Вы отлично знаете им цену!
- Знаю, знаю, не беспокойтесь, - без усмешки ответил англичанин. В эту минуту он не походил ни на легкомысленного искателя приключений, ни на пресыщенного удовольствиями светского льва; взгляд синих глаз, обычно полускрытых веками, был холоден и суров.
- Тогда во имя чего?... – устало спросил Шовлен.
Сэр Перси расправил и без того безупречный галстук и задумчиво проговорил, глядя не на француза, а на пенный след за кормой:
- Кровь, текущая с помоста, тучи мух, головы в корзине… Эти старые ведьмы с их неизменным вязанием…Свобода от Бога и Его заповедей, равенство перед ножом «национальной бритвы»*… Дорогой Шарман, вам не приходило в голову, что людям не следует так поступать с людьми?
Ветер тем временем усилился, качка – тоже. Шовлен, зажав ладонью рот, устремился к борту – не с богопротивными намерениями, а с самыми что ни есть куртуазными: уберечь надраенную палубу от осквернения. Когда желудок бедняги перестал скручиваться винтом, он обнаружил тяжелую руку англичанина у себя на плече.
- Утритесь, - сэр Перси протянул ему надушенный носовой платок. – Ну-ну, без драм! Французы – сухопутная нация, морская болезнь для вас - это естественно, ergo*, не безобразно.
- Подите вы к дьяволу от меня! – простонал Шовлен.
*********
Так Шовлен поселился в поместье сэра Перси в качестве то ли гостя, то ли пленника. Прежде чем переступить порог своей роскошной тюрьмы, бывший революционер из чисто хулиганских побуждений (хоть как-то «уесть» торжествующего врага!) спросил:
- Интересно, что скажет лондонский бомонд по поводу столь эксцентричного поступка? Не боитесь, что мое присутствие в вашем доме скандализирует общество?
- Ба! – англичанин беззаботно махнул рукой, отчего фамильное кольцо, надетое на перчатку, ярко блеснуло на солнце. - Лондонский бомонд скажет, что все Блэйкни были оригиналами, а этот еще и идиот. Чего от такого ждать?
И сэр Перси рассмеялся своим раздражающим дурацким смехом.
Он оказался прав. Перемыв косточки всему семейству Блэйкни, включая миледи- актрису и её брата-республиканца, лондонские кумушки сошлись на том, что обладателю таких предков, таких лошадей, таких галстуков и такого состояния можно простить любое чудачество. Сэр Перси все так же вел рассеянную жизнь светского льва, украшая своей особой скачки и боксерские матчи, леди Блэйкни продолжала устраивать пышные приемы, на которые съезжалась вся высшая знать, - словом, их положение в свете ничуть не поколебалось. Шовлен, неизменно одетый в черное, иногда появлялся на этих приемах, показывая всем своим видом, как мало его заботит всеобщая неприязнь. Вокруг него тотчас возникало пустое пространство; атмосфера опасно накалялась, но хозяин дома не терял бдительности, и в критическую минуту поблизости раздавался его ленивый смех. Покровительство сэра Перси защищало француза от оскорблений со стороны мужчин, но не от язвительности дам, которые сами же и стремились завязать беседу с «этим чудовищем», побежденные извечным женским любопытством. Однажды леди Сюзанна Фоулкс, урожденная графиня де Турней, пустила в него парфянскую стрелу:
- Почему вы всегда носите черное, мсье де Шовлен? Или это траур по вашей дворянской чести?
На худом аскетичном лице француза не дрогнул ни один мускул.
- Траур по великой революции, мадам, - возразил он с ледяной вежливостью. – Моя честь, как и моя жизнь, - просто ничто по сравнению с этим.
Глупышка отшатнулась, как от змеи. Леди Маргарет, мелодично смеясь и шурша юбками, подхватила испуганную подругу и повлекла прочь, а сэр Перси навел двойной лорнет на миловидную юную леди, появившуюся в поле зрения, и флегматично заметил:
- Приятель, конец любви – еще не конец света, поскольку на свете не одна женщина. Вас обманула ваша великая идея? Утешьтесь с какой-нибудь другой!
Когда гости разъехались, утомленная хозяйка пожаловалась супругу:
- Перси, я не понимаю, зачем он это делает! Я каждый раз вне себя от страха, что мы не успеем вовремя вмешаться, кто-нибудь выплеснет ему в физиономию шампанское и разразится скандал.
- Дорогая, наш маленький друг отважен и горд, - улыбнулся сэр Перси. – Не часто встретишь такое храброе сердце в такой тощей груди. Думаю, ему ненавистна сама мысль о том, что кто-то сочтет его прячущимся, забившимся в норку из страха перед общественным мнением. Эта маленькая бравада – всё, что ему осталось. Я не настолько жестокий тюремщик, Марго, чтобы лишить его этого удовольствия.
…Так шли недели, месяцы, годы. Шовлен читал, играл с сэром Перси в шахматы, иногда составлял ему компанию на верховой прогулке или в фехтовальном зале, изредка, по его настоянию, сопровождал леди Блэйкни в Ковент-Гарден. Порой прежняя жизнь казалась ему сном.



*Английская поговорка, аналогичная по смыслу русской «Когда рак свистнет».
*Шуазель – французский посол в России, с позором проваливший свою миссию.
*Дерьмо! (фр)
*гильотины
*следственно (лат.)

@темы: Фанфикшн

Comments

[Addeson]

*коллега-филолог принимает умный вид*
Вещь совершенно замечательная и определенно лучшая из тех, что мне доводилось читать по АП) Образ героя нашего, Блейкни, мне иногда казался даже более "объемным" - и, конечно же, гораздо менее на пустом месте пафосным, - чем канонный сэр Перси, несколько склонный к героически-романтической риторике) О бедном Шовлене не стоит и говорить: он страждет в фильмах и романах, он страждет практически во всех фиках - он страждет даже здесь xD Особенно шокировал - в хорошем смысле слова - эпизод с гражданином и грязью: ужасные, нестерпимые унижения поборника Революции) Хотя, пожалуй, мой любимый момент - вот этот:

- Дорогая, наш маленький друг отважен и горд, - улыбнулся сэр Перси. – Не часто встретишь такое храброе сердце в такой тощей груди. Думаю, ему ненавистна сама мысль о том, что кто-то сочтет его прячущимся, забившимся в норку из страха перед общественным мнением. Эта маленькая бравада – всё, что ему осталось. Я не настолько жестокий тюремщик, Марго, чтобы лишить его этого удовольствия.

Наконец, сэр Перси не только измывается над бедными и маленькими, но и старается хоть как-то им помочь)

[Яртур]

канонный сэр Перси, несколько склонный к героически-романтической риторике

Addeson, чрезмерная любовь автора иногда не идет на пользу герою, увы. Сэр Перси был бы чудо как хорош, если бы писательница обожала его поменьше!

О бедном Шовлене не стоит и говорить: он страждет в фильмах и романах, он страждет практически во всех фиках - он страждет даже здесь

Обратное был бы взрывом канона и дерзким попранием традиций.

Наконец, сэр Перси не только измывается над бедными и маленькими, но и старается хоть как-то им помочь)

Благодарю, коллега! На том стоим!

[Addeson]

Боюсь спросить: а если бы она Шовлена меньше ненавидела?)

был бы взрывом канона

Шок и сенсация xD

[Яртур]

а если бы она Шовлена меньше ненавидела?)

Тогда "близнечный" сюжет пришел бы к своему логическому завершению - как в финале "Капитана Фракасса" Готье, где Сигоньяк и Валломбрез после ожесточенной борьбы становятся друзьями.

[Addeson]

Эх, мечты, мечты)

[Яртур]

Addeson, благополучный финал - дело рук читателей!

[Яртур]

Продолжение.
Часть вторая. Операция «Спасение души».
(Англия, Ричмонд, 10 ноября 1799г)
- Сэр Перси, если вам не трудно, приведите мне священника.
Англичанин изумленно поднял брови.
- Священника?... Уж не помирать ли вы собрались? – спросил он с грубоватым участием. – Отличный способ посчитаться за мной за все, сделавшись зловещим фамильным привидением. «Ужас Блэйкни-холла» - как звучит, а?!
Француз имел свое мнение о том, кто в действительности является ужасом Блэйкни-холла. Но набрать воздуху в грудь для ответа не получалось, поэтому он лишь слабо махнул рукой.
- Безутешная Марго посадит на вашей одинокой могилке цветочки, - элегически продолжал сэр Перси, - вы какие предпочитаете? Стойте, я угадаю. Белые, красные, синие, верно? Или… алые первоцветы?
- Не надо! – взвыл Шовлен, предчувствуя, что не переживет нового приступа хохота.
- Не надо цветочков? Как вам угодно, - покладисто согласился англичанин. – Кстати, друг мой, вы из католической или гугенотской семьи?
- Я католик.
- Ясно, значит, англиканский священник вам ни к чему. В таком случае я немедленно отправляюсь на поиски католического кюре-француза. Не скучайте!
Когда стук копыт Фортуны – огромной вороной кобылы сэра Перси – затих вдали, Шовлен неожиданно понял, что будет скучать.
Сэр Перси отсутствовал три дня. Наутро после его отъезда выпал снег, заплаканное серое небо низко склонилось над Блэйкни-манором, свинцовые облака цеплялись за макушки деревьев, раскачивающихся на стылом ветру. Поздней осенью на леди Блэйкни, урожденную Маргариту Сен-Жюст, всегда нападала тоска.
Кутаясь в плащ, молодая женщина брела пустынной, продуваемой ветром аллеей в сопровождении Принцессы – тигровой борзой, подаренной мужем на Рождество. Она заглянула в конюшни, навестила старого Султана, прежнего любимца сэра Перси, теперь принадлежавшего ей. Верховая прогулка освежила бы её, но многоопытный, надежный Султан прихрамывал после недавней бешеной скачки на охоте, а молодых горячих скакунов Маргарита побаивалась.
- Все меня бросили, - пожаловалась она собаке. – Муж уехал на один день и пропал, Арман торчит в Лондоне: Луиза поступила в Ковент-Гарден и репетирует Корделию, и ей, разумеется, нужна поддержка. Лучшая подруга на сносях, поэтому трястись в карете ей нельзя, а я к ней поехать не могу: там эта старая ведьма, её маменька, и её мерзкий братец. Прикатили, как только дурочка Сюзанна проболталась: наша девочка в положении, нашей девочке нужна поддержка! Мне одной поддержка не нужна!
Сука грациозно поворачивала к хозяйке точеную узкую морду, смотрела загадочными глазами цвета игристого янтаря и, казалось, все понимала. Вдруг она насторожила уши, залаяла и помчалась вперед гигантскими прыжками, которыми славилась её порода. Минутой позже Маргарита расслышала приближающийся топот копыт и, подхватив юбки, бросилась навстречу мужу.
- Перси, как не стыдно! Я ждала тебя позавчера! Ты же обещал!
- Но, дорогая, - оправдывался сэр Перси, одной рукой обнимая жену, другой лаская собаку, - я же не предполагал, что эти чертовы по… эти святоши дружно откажутся исполнять свой пастырский долг! Я объехал два графства, я взывал к христианскому милосердию, сулил золотые горы – и ни один французский священник-эмигрант не согласился «исповедовать самого дьявола». Что мне было делать? Не похищать же почтенного пожилого кюре, перекинув через холку коня, как хорошенькую девицу? Хорошо, что добряк аббат Фуке еще жив, - его я уговорил без труда. Он потихоньку тащится за мной, в карете. У нас все в порядке?
- Теперь да, - смеясь, отвечала Маргарита, - а в день твоего отъезда был страшный переполох: Шовлен к вечеру слег, нервная горячка. Я провела незабываемую ночь в обществе Шовлена, вообразившего, что умирает, и доктора с ланцетом. Перси, за какие грехи я угодила к нему в няньки? И можно ли так бессовестно эксплуатировать мой материнский инстинкт?
Подбежавший мальчишка-грум увел взмыленную, тяжело поводящую боками Фортуну.
- Присядем ненадолго, дорогая, - сэр Перси усадил Маргариту на скамейку и опустился рядом, устало вытянув длинные ноги в забрызганных грязью сапогах для верховой езды. – Надеюсь, он не слишком тебя измучил?
- Слишком! – Маргарита притворно нахмурилась, но тут же прыснула со смеху. – Ты бы видел, как он боялся умереть без покаяния!
- Напротив, хорошо, что я этого не видел, - улыбнулся сэр Перси. – Женщине мужчина охотно простит то, что она была свидетельницей его слабости, мужчине – никогда. Так, значит, вы с ним помирились?
- Как ты догадался?
- Ты боялась его все это время, - мягко проговорил сэр Перси. – Мы говорили с тобой об этом, я пытался убедить тебя, что такой человек, как Шовлен, не причинит никому вреда из личной вражды – только если эта вражда совпадает с интересами дела. Но ты все равно боялась.
- У меня были на то причины! Как ты не понимаешь? Я столько раз рисковала потерять тебя, и всё это по его вине!
- Дорогая, я понимаю, - терпеливо ответил сэр Перси, удерживая руку жены в своей. – Но всё это уже в прошлом.
- Так ты нарочно всё это подстроил! – ахнула молодая женщина. – Ты знал, что с ним вот-вот случится приступ, ты же заходил к нему незадолго до отъезда. Вы коварный интриган, вот кто вы такой, милорд!
- О, я был уверен, что вы отлично справитесь, миледи! Ведь это не в первый раз.
- Да, но до сих пор ты ни разу не оставлял его на мое попечение, - с упреком заметила Маргарита.
- До сих пор наш маленький друг на одре болезни был не добродушнее раненого кабана. Ассистируя доктору во время кровопусканий, я так продвинулся в изучении французского языка, что теперь по части ругательств заткну за пояс любого парижского санкюлота!
Их беседа была окрашена мягким юмором давно женатых людей, повидавших друг друга, что называется, во всех видах. Каждый из них в присутствии другого испытывал ощущение великого порядка в душе, и это было важнее чувств, важнее всего.
- Особенно волновала его посмертная участь цареубийц – он же голосовал за казнь короля и королевы. Что я могла сказать? Какое понятие я могу иметь об этом? – Маргарита с комическим ужасом всплеснула руками. – А еще, представляешь, он вспомнил, что в крайнем случае можно исповедаться любому христианину, который согласен всё это выслушать. Мне стоило большого труда убедить его, что этот случай – не крайний!
Прекрасная леди Блэйкни, не зная за собой особых грехов, проявляла некоторое легкомыслие в вопросах религии.
- Я буду рада повидать аббата Фуке, - задумчиво проговорила она после паузы. – Но он ведь совсем простой человек, понимаешь, добрый, простой старичок священник. А Шовлен интеллектуал, этого у него не отнять. По-твоему, они поладят?
- Надеюсь на это, - ответил сэр Перси, рассеянно теребя длинными пальцами мягкие собачьи уши. – Вряд ли наш маленький друг намерен затеять диспут о доказательствах бытия Божьего. И вряд ли найдется священник, будь то скромный сельский кюре или ученый богослов, способный отнестись к нему снисходительнее, чем старенький аббат Фуке.
Леди Блэйкни подняла глаза на мужа. Льстецы называли её умнейшей женщиной Европы, но всякий раз, когда они с Перси расходились во мнениях, он в конечном итоге оказывался прав. Видимо, он лучше разбирался в людях, а может быть, просто сам был лучше, внезапно подумала Маргарита. Как красивая женщина и к тому же француженка, она судила себя не слишком строго, но в глубине души сознавала свой эгоизм. Она была благодушной и жизнерадостной – и не более, а Перси был добрым. Она могла бы наслаждаться своей счастливой жизнью, отгородившись от всего мира, при условии, что близкие люди – муж, брат, подруга – рядом и в безопасности, - Перси не мог, он и на вершине благополучия не переставал думать о тех, кому повезло меньше. Когда всего через полгода после булонского приключения он сообщил Маргарите о своем скором отъезде, нервы её сдали, и она в первый и последний раз устроила мужу сцену. «Кто все эти люди, ради которых ты убиваешь меня и сам рискуешь жизнью? Кто они тебе?! И кто ты им – отец, брат, ангел-хранитель? » - кричала она, испытывая сильнейшее искушение расколотить вдребезги какой-нибудь дорогущий сервиз мейсенского фарфора. Лучше всего о голову ненаглядного – тогда уж точно никто никуда не поедет! «Дорогая, я им – человек», - негромко, с застенчивой и едва ли не глуповатой улыбкой ответил Перси, и эти несколько слов подействовали на Маргариту, словно ушат ледяной воды. Больше она никогда не пыталась упрекать его или выяснять с ним отношения.
- Идем, дорогая, - прервал её размышления муж. – Аббат устанет с дороги, нужно приготовить комнату, горячую ванну и все, что нужно. Как ты думаешь, где его лучше устроить?
- На моей половине – там ему будет покойнее, - уверенно ответила Маргарита. – У тебя постоянно то Эндрю ищет спасения от заботливой тещи, то управляющий с докладом, то шкипер, то жокеи – старика всё это будет утомлять. А у меня - никого, ни Сюзанна, ни Арман с Луизой в ближайшее время не приедут.
- Ты скучаешь, Марго? – уловив нотку грусти в голосе жены, сэр Перси обеспокоенно заглянул ей в глаза с высоты своего огромного роста.
- Только по тебе, когда ты уезжаешь надолго, - ответила она чистую правду.
**************
Окончание следует

[Addeson]

Бедный, бедный гражданин Шовлен) Он страждет в начале фика, в середине фика и, кажется, будет страдать даже в конце xD Еще один замечательный пример приземленно-человеческого общения четы Блейкни, которая мне все больше нравится) Будем ждать кюре и покаяния борца за республику)

[Яртур]

Еще один замечательный пример приземленно-человеческого общения четы Блейкни, которая мне все больше нравится)

Addeson, вот ей-Богу - романтика и семейная жизнь суть несовместимые вещи. Любовь и семейная жизнь - вполне совместимые, а романтика - нет, поскольку романтически влюбленный человек любит свое чувство и себя в нем, а не партнера. Совместная жизнь с реальным человеком, который устает, бывает не в духе, болеет, раздражает интонацией, неизбежно развеивает иллюзии. Любовь от этого не умирает, но меняет свое качество: становится спокойнее, окрашивается юмором (к некоторым сторонам супружества вообще невозможно относиться серьезно).
Мне лично всегда казалось, что баронесса переборщила со "страстями". В счастливом браке страсть уступает место привязанности, нежности пополам с иронией, если же этого не происходит - люди начинают разрушать друг друга ревностью, борьбой за власть или независимость (как Анна и Вронский).

[Addeson]

Баронесса должна была блюсти канон романтически-приключенческого романа, поэтому у нее многовато риторики и страстей. У меня этого тоже много, поэтому я спокойнее все это воспринимаю)

[Яртур]

И, однако, в "Аз воздам" есть эпизод, в котором сэр Перси, беседуя с Полем Деруледе, высказывает очень здравые мысли насчет любви. Мол, пока вы считаете даму сердца ангелом - это самообман, вы любите свою мечту, а не реальную женщину. И только когда вы поймете, что любимая такой же грешный человек, как и вы сами, но не перестанете любить, - у вас есть шанс на счастье.

[Addeson]

Этот роман я так и не прочла, но сэр Перси определенно может быть реалистичным)

[Яртур]

Addeson, может - и это мне нравится. А вот Маргарита, ИМХО, излишне экзальтированна, хотя для актрисы это, наверное, нормально.

[Яртур]

Окончание (не полностью).
Француза Блэйкни обнаружил в библиотеке. Внешне за истекшие пять лет Шовлен изменился мало, только в черных волосах прибавилось седины, и худоба усугубилась – казалось, его щеки соприкасаются изнутри.
- А, вот и вы, сэр, - Шовлен поднял глаза, углы его тонких губ дрогнули, обозначив скупую улыбку. – Судя по вашему длительному отсутствию, никто не хочет иметь со мной дела?
- Пятеро священников-эмигрантов проявили похвальное смирение, признав, что не настолько святы, чтобы пытаться обратить Сатану.
- Вот как… - Шовлен даже не пытался разыгрывать безразличие, он выглядел таким несчастным, что англичанину стало его жаль. – Наверное, я должен чувствовать себя польщенным. Но я не чувствую.
- Это просто страх, дорогой Шовлен. Они напуганы до смерти. – Неслыханное дело: впервые за все время их знакомства Блэйкни не переврал фамилию лучшего врага, но тот был так расстроен, что даже не обратил на это внимания.
- Пятеро отказались, но был и шестой. Это ваш старый знакомый, бывший настоятель церкви Святого Иосифа в Булони. К вечеру он будет в вашем распоряжении.
Худое лицо француза на миг осветилось радостью.
- Благодарю вас, сэр Перси. Вы очень добры, - сказал Шовлен и неожиданно понял, что так оно и есть. Перси был добр, а он чувствовал себя униженным. Перси шутил, пытаясь остудить страсти, смягчить вражду, а он принимал эти шутки за утонченное издевательство.
******
За полночь сэр Перси все еще работал у себя в кабинете, разбирая счета и отчеты управляющих. Тяжелые портьеры были задернуты, стеклянные дверцы резных книжных шкафов тускло поблескивали, отражая пламя свечей. Хозяин кабинета был одет по-домашнему – в шлафрок, небрежно накинутый поверх белоснежной, отделанной малинскими* кружевами рубашки и панталон. Время от времени он отламывал кусочек шоколада или наливал кофе из серебряного кофейника, добавляя в чашку немного коньяка. Чашка – хрупкая, невесомая, прозрачная, как лепесток, тончайшего костяного фарфора - в длинных сильных пальцах сэра Перси казалась совсем крошечной. Отпив кофе, он снова брал перо и делал пометки в бумагах: «Этого уволить – проворовался, каналья», «Такому-то прибавить жалованье», «Такому-то выдать ссуду и снизить арендную плату». Трудно было узнать в этом кавалере с жестким волевым лицом и ненапудренными волосами, стянутыми в хвост и перехваченными простой бархатной лентой, записного щеголя и вертопраха, не вылезающего из модных лавок.
Неожиданно в дверь постучали. Сэр Перси удивленно поднял взгляд: Маргарита давно отошла ко сну, а слуги не решались беспокоить его во время ночных бдений.
- Войдите! – отозвался он. Дверь распахнулась – на пороге, держа подсвечник и оберегая свечной огонек ладонью, стоял Шовлен. Войдя, он закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
- Вы ли это, месье? – восхитился Перси (до сих пор француз не только не искал его общества, но и всячески давал понять, что оно ему неприятно). – Не спится? Репетируете роль фамильного привидения?
Шовлен, против обыкновения, никак не отреагировал: его взгляд был прикован к красавице на портрете кисти Буше. Высокий лоб, удлиненное лицо, обрамленное локонами цвета бледного золота, крупные, но красивые кисти рук…
- Ваша мать, - утвердительно проговорил он, взглянув на сэра Перси.
- В таких случаях я трижды отвечаю «да», - спокойно кивнул англичанин. – Да, это моя мать. Да, она действительно была душевнобольной. И да, я на неё очень похож.
Француз молча придвинул к письменному столу кресло и сел. Перси, так же не говоря ни слова, пододвинул ему чистую чашку.
- Гражданин Робеспьер любил повторять: «Атеизм – забава аристократов», - с глубоким вздохом проговорил Шовлен. – Он был прав. Но возвращение в лоно церкви дается мне труднее, чем я думал. Я не готов отречься от всего, что составляло смысл моей жизни. И тревожить доброго старика аббата – немыслимо… Он святой, право, святой!
- Он вас узнал?
- Нет, тогда все «синие», как китайцы, были для него на одно лицо, - доброжелательно усмехнувшись, пояснил Шовлен. – Я сам ему напомнил. Так и сказал: мол, я тот самый уполномоченный Комитета общественной безопасности, который взял в заложники его племянников, а его самого заставил стеречь арестантку.
- Ну и? – заинтересовался сэр Перси.
- Он ответил, что не винит меня за это, поскольку безбожная власть была попущена Богом, а страданиями мы испытываемся в любви и смирении.
- Не лишено, - задумчиво признал англичанин и налил гостю кофе без сахара, щедро плеснув в него коньяку.
Шовлен признательно кивнул и отрывисто произнес:
- Мне стыдно. – Он сказал это по-французски: «J,ai honte». - И перед аббатом, и перед леди Блэйкни, с которой мы некогда были добрыми друзьями…
- Я знаю, - заметил Перси, - она еще называла вас «мой маленький Шовлен».
- И перед вами, - заключил Шовлен и опрокинул чашку, как рюмку водки.
- Шоколадку хотите? – мирно спросил сэр Перси, разломив плитку пополам.
- Что?!
- Шоколадку, - повторил англичанин.
- Давайте.
- Еще кофе?
- Да ну его к чер… Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora mortis nostrae*, - к огромному изумлению собеседника, француз набожно осенил себя крестным знамением, на великолепной латыни прочел молитву и лишь после этого попросил: - Если можно, налейте мне коньяку.
*малинские кружева - произведенные в бельгийском городе Малин, славном колоколами (знаменитый "малиновый звон") и кружевницами. Считались лучшими в Европе.
*"Радуйся, Мария" (лат.) - католическая молитва.

[Addeson]

"Лучший враг" (с) определенно проявляет новые, неведомые до того способности) Сэр Перси точно подошел бы на роль кого-нибудь в духе старого доброго Штирлица: он определенно - в хорошем смысле слова - вертит людьми, причем делает это весьма профессионально) Будем ждать гранд-финала и дальнейшего прозрения Шовлена

[Яртур]

"Лучший враг" (с) определенно проявляет новые, неведомые до того способности)

Скорее, хорошо забытые старые. Он же "аристо", наверняка получил соответствующее воспитание.

Будем ждать гранд-финала

Мне уже самой интересно, до чего они договорятся!

[Яртур]

Гранд-финал.
- За что пьем? – самым любезным тоном осведомился сэр Перси, разлив коньяк.
- Не знаю… - Шовлен обхватил пузатый коньячный бокал костлявыми пальцами и невидящим взглядом уставился куда-то в угол. – Мы хотели видеть свою страну свободной и процветающей – разве это преступление? Прежде девяносто третьего года был восемьдесят девятый. Тогда можно было обойтись без крови – без большой крови. Мы надеялись на это!
- Кто это мы?
- Лафайет, Мирабо, Карно, Демулен, Дантон…
- Шометт, Фукье-Тенвиль, Марат, Колло д,Эрбуа, - ровным голосом продолжил сэр Перси.
Имя Колло д,Эрбуа, которого он ненавидел, заставило Шовлена дернуться и расплескать коньяк.
- Еще в девяностом году никто – даже Марат – не помышлял о республике! Даже Робеспьер тогда полагал, что падение королевской власти приведет к олигархии. Все мы видели будущее Франции в конституционной монархии. Думаете, мне нравился террор? «Луизетта»* отняла у меня десяток агентов – они были арестованы по закону «о подозрительных». Но разве lettre de cachet* лучше?! Да, я голосовал в Конвенте за казнь короля – это была политическая необходимость, нужно было отнять у Кобленца знамя. Но за то же самое голосовал Филипп, прости Господи, Эгалитэ – родной брат!
- Что, однако, его не спасло, - так же невозмутимо заметил Блэйкни. – Относительно национальной бритвы и lettre de cachet – спросите еще, что лучше, чума или холера?... Хотя, если вспомнить детскую гильотину в Компьене* и обслуживающего её двенадцатилетнего палача, - я лично предпочитаю холеру.
- А как насчет фальшивых ассигнатов*? – резко бросил Шовлен, перегнувшись через стол.
- Это было грязное дело, сделанное с нечистой совестью, - холодно парировал Блэйкни. – В то время как гражданин Робеспьер, гражданин Вадье и прочие граждане нарушали все Божьи заповеди с сознанием исполняемого долга.
- А избиение республиканцев в Машкуле? Пять недель подряд, по «цепочкам», в каждой «цепочке» - тридцать человек? – воскликнул француз. – А черные кошки в дарохранительницах присягнувших священников*?!
- Вы выпустили джинна из бутылки, - пожал плечами сэр Перси. – Вы, прекраснодушные мечтатели восемьдесят девятого года, открыли ящик Пандоры, разрушив авторитет церкви и авторитет королевской власти. Разрушение авторитета неизбежно вызывает к жизни насилие, а насилие подчиняется собственной логике, его невозможно контролировать.
Шовлен, сгоряча вскочивший на ноги, снова опустился в кресло. Он знал Алого Первоцвета достаточно хорошо, чтобы понять – этот человек в совершенстве владеет искусством выпускать из пушистой мягкой лапы железные когти. Блэйкни был опасным противником в фехтовальном зале и за шахматной доской, но словесных баталий между ними до сих пор не случалось – они настолько резко расходились во взглядах, что было просто не о чем говорить.
- Джинн, говорите? – горько усмехнулся он. – Вы поэт, сэр Перси. Гражданин Демулен выразился не столь изящно: мы вырастили свинью, пожирающую своих детей.
Блэйкни молча смотрел на Шовлена, скрестив руки на груди. Сострадание было ему не чуждо, но он понимал: одно неосторожное слово или жест – и отчаяние маленького француза усугубится жалостью к себе.
- Может, все-таки кофе? Конечно, такого баваруаза*, как у Прокопа*, я вам предложить не могу, - Перси виновато развел руками, - но, если верить докторам, коньяк в больших количествах употреблять неполезно.
- Зато приятно, - отрезал Шовлен, лихо опрокидывая очередную порцию.
- Мне-то оставьте немного… Да, тут много уже и не получится, - заметил сэр Перси, гадая, как отреагирует хрупкий организм француза на алкоголь. Можно было ожидать любых сюрпризов, от швыряния подсвечниками в зеленых собак до попыток пролить скупую нетрезвую слезу на широкой груди бывшего противника.
Шовлен нетвердой рукой разлил коньяк и вперил мутный взгляд в ароматную янтарную жидкость, точно надеялся обнаружить пресловутую veritas* на дне бокала. Перси выжидательно поглядывал на него, грея бокал в ладони и рассеянно постукивая по столешнице идеально отполированным ногтем.
Наконец француз поднял голову – его светлые серо-голубые глаза в мерцании спермацетовых свечей казались почти черными – и, как показалось сэру Перси, с угрозой изрек:
- Я ваш должник навеки.
- Не говорите глупостей, дорогой Шовлен, - живо возразил Перси. – Я вполне вознагражден тем, что вы сидите здесь живой, а не лежите холодный и мертвый. Что может сравниться с этим?
***************
У лорда и леди Блэйкни, разумеется, имелись собственные спальни, но Перси обыкновенно проводил ночь в будуаре жены – таково было желание Маргариты, которая никак не могла забыть неудачное начало их брака. Отходя ко сну в одиночестве, молодая женщина испытывала тоску и страх, как будто прошлое могло вернуться.
Перси любил работать по ночам, когда его никто не отвлекал и не беспокоил, но раньше он не заставлял себя ждать так долго. Запахнув поверх пеньюара бирюзовый бархатный шлафрок, Маргарита сунула ноги в удобные домашние туфли, взяла двусвечник и отправилась проведать заработавшегося супруга.
Из кабинета доносился подозрительный шум. Удивленная Маргарита постучала, услышала голос мужа: «Войдите!» и приоткрыла дверь.
- Ой!... – самым несветским образом, точно испуганная девчонка, пискнула леди Блэйкни и попыталась отпрыгнуть обратно.
- Дорогая, что тебя так испугало? – удивился сэр Перси. Обожаемый супруг подпирал рукой отяжелевшую голову и так старательно, едва ли не по слогам выговаривал слова, точно был… пьян?!
- М-мадам… - Шовлен попытался галантно встать, но покачнулся и рухнул обратно в кресло.
- Вы пьянствуете? – поразилась Маргарита.
- Да! – гордо ответил Шовлен. – Вперед, сыны Отчизны милой! – и сшиб локтем сахарницу, стоявшую на подносе.
- Располагайся, Марго, - пригласил Перси. – И тебе тоже нальем… к сожалению, только кофе…
- Биссетр*, - констатировала потрясенная леди Блэйкни.
- Бедлам*, - патриотично возразил супруг.
За спиной Маргариты послышалось шарканье ног – заспанный старый лакей, разбуженный шумом, в одних чулках подкрался к двери и вытягивал шею, пытаясь из-за плеча хозяйки высмотреть, какая беда стряслась.
- Миледи, все в порядке? – вполголоса спросил он, когда та обернулась.
- Все хорошо, Том, идите спать, - усмехнулась Маргарита. – Господин баронет и господин маркиз рехнулись на брудершафт!

[Яртур]

Гранд-финал (окончание).
- Ты едешь, Марго? – утро баронета Блэйкни, как правило, начиналось с конной прогулки по парку.
- Нет, Перси, не сегодня. Терпеть не могу эту ведьмину похлебку!
«Ведьминой похлебкой» леди Блэйкни называла туман. Не будучи по рождению аристократкой, она уже в Англии освоила верховую езду, но не пристрастилась к этому занятию, как Перси, доходивший в своей любви к лошадям до экстравагантностей – таких, как собственноручное управление четверкой подобранных в масть рысаков. Скакать верхом он тоже был рад и под дождем, и под снегопадом – а вот у неженки Маргариты сырая промозглая погода отбивала всякую охоту изображать амазонку.
- Дорогая, эта ведьмина похлебка – весьма красивое зрелище, - вступился за честь родной природы Перси, обнимая жену за талию и подводя к окну.
- Ну вот из окна я на это зрелище и посмотрю.
Спустя четверть часа, стоя у окна, молодая женщина наблюдала, как по пустынной аллее скачут два всадника. Туманное молоко окутывало конские копыта, казалось, лошади плывут, не касаясь земли. И правда красиво, но Маргарита предпочитала любоваться этой красотой из жарко натопленной гостиной.
Вороная кобыла сэра Перси легко перемахнула живую изгородь. Француз отважно пришпорил своего коня, покачнулся в седле, выровнялся и поскакал следом.
- Месье Шовлен делает успехи, - сообщила Маргарита аббату Фуке, уютно расположившемуся в штофных креслах у камина. Аббат прочно обосновался в покоях леди Блэйкни, чему она была несказанно рада. Выросшая без отцовской ласки, Маргарита тянулась к доброму старику. В душе молодой женщины жила мечта о большой дружной семье, где все любят и поддерживают друг друга, и аббат как нельзя лучше подходил на роль мудрого дедушки. – Он очень изменился в последнее время.
- Это заслуга сэра Перси и ваша, а не моя, - покачал головой старый священник. – Я нашел в нем уже подготовленную почву. Вы истинные христиане, вы оба, - продолжал он с воодушевлением. – Мои духовные чада здесь, в Англии, - наши с вами соотечественники, французские эмигранты-роялисты. Поначалу я был всецело на их стороне, но постепенно убедился, что в свирепости они не уступят безбожным республиканцам. Они лишились не только отечества и богатства, но также христианского милосердия и доброты. Лишь немногие способны переступить вражду, отказаться от мести.
- Переступить вражду… - задумчиво повторила Маргарита и машинально потерла запястье, на котором еще желтел поблекший синяк. Это Шовлен в ту ночь до синяков сжимал её руку. Хватка его ледяных пальцев напоминала тиски, Маргарите было больно и страшно – как тогда, на побережье, когда он поставил её перед мучительным выбором между жизнью мужа и любимого брата.
- Miserere mi, Deus: secundum magnam misericordiam Tuam…* - шепотом молился Шовлен. Маргарита, знавшая его столько лет, едва верила своим глазам. Неужели этот ужасный человек, столь же бесстрашный, сколь и безжалостный, способен испытывать раскаяние? Можно ли ему доверять?
- Думаете, козни строю? – словно прочитав её мысли, усмехнулся Шовлен. После кровопускания его испитая физиономия совсем осунулась, и усмешка вышла жутковатая – как у мертвеца. – С интригами покончено, мадам. Вы видите полное отчаяние.
Он скривил губы и умолк. Костлявые пальцы, стиснувшие запястье Маргариты, разжались, но молодая женщина не отняла руки. Внезапно она увидела его таким, каким он был на самом деле – измученным, опустошенным и очень несчастным. До сих пор она видела только свой страх.
- Отчаяние – смертный грех, - проговорила она назидательным тоном.
Шовлен снова засмеялся. И этот беззвучный смех, и лихорадочный блеск его запавших глаз внушали тревогу.
- Завтра вернется сэр Перси, привезет священника, - продолжала Маргарита, успокаивая не столько больного, сколько себя. – Всё будет хорошо!
Не зная, что еще сказать, она достала платок и отерла ему испарину. Шовлен даже не шевельнулся, и это было странно: до сих пор в ответ на любое проявление заботы он ощетинивался ядовитыми шипами.
- Всё будет хорошо, - повторила Маргарита и, наклонившись, с почти материнским чувством поцеловала его в лоб. При этом в голове у неё одновременно промелькнули две мысли: первая – «Слава Богу, жара нет», вторая – «Ну, Перси, я тебе это припомню!»
…Теперь, слушая священника, Маргарита поняла, что одержала в ту ночь маленькую, но важную победу. Она победила страх, который внушал ей Шовлен, а вместе со страхом исчезла и неприязнь.
Сэр Перси придержал лошадь и обернулся.
- Дружище Шовлен, у вас такое выражение лица… О чем вы подумали?
- Что ваша спина представляет собой превосходную мишень, - честно ответил француз. – И мне впервые не жаль, что у меня нет при себе заряженного пистолета.
Перси запрокинул голову и захохотал так, что Фортуна пугливо запрядала ушами.
- Отличная шутка, приятель! – отсмеявшись, он толкнул лошадь, поворачивая на аллею, ведущую к парадному. Рыжий конь француза, не желая отставать, самостоятельно перешел на кентер.
Туман рассеивался, оседая на ветках гирляндами водяных бус. Ярко освещенные окна Блэйкни-Холла сияли, как расплавленное золото, превращая дом в волшебный фонарь.

*Луизетта – одно из прозвищ гильотины
*незаполненный приказ об аресте и заключении в тюрьму, в который вписывали имя врага, и враг исчезал навеки. Именно такой документ леди Винтер требует у герцога Ришелье, чтобы погубить д,Артаньяна.
*Детская гильотина в Компьене имела место быть.
*Фальшивыми ассигнатами (бумажными деньгами) английский премьер Питт наводнил революционную Францию.
*Черных кошек присягнувшим, т.е. признавшим Республику, священникам сажали в дарохранительницы агенты Вандеи.
*баваруаз – кофе, чай или горячий шоколад с сахаром и сливками.
*Прокоп – популярное парижское кафе.
*истину (лат.)
*психиатрическая лечебница в Париже
*аналогичное заведение в Лондоне
* «Помилуй меня, Господи» (лат.) – покаянный псалом.

[Addeson]

Так приятно и в то же время грустно читать о бедном гражданине Шовлене - как будто бы читаешь про себя) Большое спасибо за гранд-финал, диалоги о Революции - и отдельно за материнские обязанности леди Блейкни xD Было очень интересно читать этот фик - прекрасный фик)

[Яртур]

Addeson, благодарю, мне очень приятно! Мухтар старался. С интересом жду продолжения "Доброго друга"!

[Addeson]

Я как раз сегодня его выставила)

[Яртур]

О-о? Хотеть!

[..Я..]

Спасибо вам, это то, что мне очень хотелось прочесть.

[Яртур]

...Я..., благодарю, рада, что понравилось!